Даже по меркам того страшного времени политического террора его трагическую судьбу обычной не назовешь. Сталинские лагеря цепко держали своего узника. И после реабилитации он все равно возвращался сюда по очередному обвинению в политической неблагонадежности.
Автобиография "вечного арестанта" Константина Бруновского вместе с его личным делом попала из Вятлага на Кайский целлюлозный завод, потом - в Верхнекамский районный архив.
В этой исповеди узника - история поколения, миллионов людей, живших с черной меткой "враг народа". Наверное, время было тогда главным режиссером событий, расчищавших путь к тотальному террору. И те, кто сделал его страшным орудием массового уничтожения и унижения. Процессы, приговоры, разоблачения... Жертвой великого перелома истории оказался и он, романтично веривший в духовное совершенство нового общества, его справедливость.
Многим репрессированным невозможно было тогда вообразить масштаб чудовищной бесчеловечности, которая стала частью продуманной стратегии произвола, доносов, лживых обвинений.
Все было рядом - бок о бок: романтика созидания и эпидемия беззакония, гимны труженику и расправы над ним, истовая вера в светлое завтра и страх перед настоящим. За нечаянно оброненное слово, за вольную мысль, за пустяк, безобидную шутку жертвы репрессивной машины рассчитывались жизнью или годами, десятилетиями лагерной жизни.
Константин Бруновский провел в Воркутлаге и Вятлаге почти двадцать лет. И все-таки вышел с душой, не состарившейся от страданий...
| 
