Люди и судьбы - Прошедшие Вятлаг - Все о Вятлаге

Рассказ о судьбе Евгения Черногога, фронтовика, офицера-артиллериста, закончившего войну в должности начальника разведки дивизии, в чине подполковника, учащегося Фрунзенской академии, арестованного в 1950-м и реабилитированного в 1954-м.

отрывок из книги Ирины Щербаковой «Только чудо могло нас спасти»

Предисловие

ак получалось, что большинство моих собеседников были арестованы в 30-е годы, а мне очень хотелось записать рассказ человека более молодого поколения, прошедшего войну, фронт.
Я знала, что близкий друг моего отца, известный писатель Юрий Давыдов, тоже был в ГУЛАГе. Во время войны он служил на Северном флоте, и посадили его в конце 40-х за то, за что тогда сажали бывших фронтовиков – за «антисоветские разговоры» и за то, что во время войны встречался с союзниками.

Встреча

Дверь мне открыл высокий, широкоплечий и подтянутый, несмотря на довольно сильную хромоту, человек. И очень скоро в ходе нашего разговора у меня возникло ощущение, что я с ним хорошо знакома, что много раз его видела. Я даже не сразу поняла, в чём дело, и только потом мне стало ясно, что и в свои шестьдесят с лишним, он до сих пор удивительно похож на героя довоенных советских фильмов, который обязательно должен быть военным, если уж не лётчиком, так хоть танкистом или артиллеристом. С широкой улыбкой, кудрявой шевелюрой, с такой до сих пор мужской уверенностью в себе, даже с гитарой, которая висела у него в комнате и под аккомпанемент которой он сразу же спел мне несколько песенок из тех, что пел на фронте, в лагере, после лагеря...

Биография

Родился Евгений Черноног в 1918 году на Украине в семье потомственных железнодорожников; не только отец, но ещё и дед его был железнодорожником. Между прочим, это происхождение многое объясняло в характере моего собеседника.
Железнодорожники –для России того времени чрезвычайно высокая ремесленная квалификация. Настоящая рабочая элита, которой было в стране совсем не так много. Евгений после школы закончил техникум, а в 37-ом году поступил в Ленинграде в артиллерийское училище. Ещё бы, ведь «артиллерия – бог войны». А то, что воевать придётся, в этом поколении никто не сомневался. Военные профессии стали едва ли не самыми популярными.

Война

  22 июня 41 года Евгений встретил в Киеве, командиром взвода курсантов артиллерийского училища.
  «В 4 часа началась бомбежка. Выскочили мы на улицу: что, как, почему? Увидели кресты на немецких самолетах, которые нахально, буквально из пулеметов, расстреливали Киев. Они ведь мгновенно разбомбили все аэродромы и в Киеве, и под Киевом. А наши тяжёлые бомбардировщики горели, как картонные. Уходили мы из Киева в последнюю минуту – уже и мосты через Днепр были взорваны.   41-ый год мне на многое глаза раскрыл. Говорили, что мы отступаем потому, что на нас внезапно напали, паника началась. А какая там паника, когда вся паника уже мгновенно в тылу у немцев оказалась.
  А взять уже 42-ой год, я был тогда на Волховском фронте. Помню, летом стали выползать бойцы 2-ой ударной армии из окружения, те, что уцелели. Они страшно голодали, кору ели, варили ремни. А как мы воевали: либо вязли в болоте, либо лезли на никому ненужную безымянную высоту. Раз не взяли, два не взяли, потери огромные, всё равно: взять! На рожон лезли.
  В общем, в 41-ом, в 42-ом мы сильно в компетентности товарища Сталина засомневались.
   Всю войну ему невероятно везло. Столько раз бывал на волосок от гибели и оставался живой. В дивизии у него была настоящая слава, об этом я узнала, конечно, не от него самого, а от его бывшего подчинённого, дослужившегося, в отличие от Евгения, до генерала.
  Потом были Берлин, Прага, Вена. Войну закончил начальником разведки дивизии, в чине подполковника.

Арест

  И дальше жизнь шла, как по сценарию: вернулся целёхонек с такой войны, с анкетой всё в порядке, поступил в военную академию имени Фрунзе – так что военная карьера была обеспечена.
  И вдруг в 50-ом, когда учёба подходила к концу, как гром среди ясного неба – арест. Друзья были поражены. Как это могло случиться? Блестящий офицер, цвет армии!
  – В Академии ведь брали и до меня. Исчезали люди, никто не знал, почему. Но как-то чувствовалось, что гребут боевых офицеров, особенно тех, кто за границей побывал, с союзниками сталкивался.
  – Вызывают меня к начальнику Академии, а там уже три мальчика в штатском: оружие на стол! Ну и прокатились последний раз по Лубянке. А оттуда меня почти сразу в Бутырки перевели.
  За девять месяцев следствия Черноног побывал едва ли во всех московских тюрьмах – и на Лубянке, и в Лефортово, и в Бутырках.
  Никак не могли его заставить подписать признания. И прежде всего потому, что как человек военный, он прекрасно понимал, чем ему может грозить обвинение в шпионаже или в измене родины.
  Но всё-таки никакого серьезного дела Черноногу приклеить не смогли, и через год следствия он получил за антисоветскую агитацию (пункт 10, 58-ой статьи ) пустяковый по тем временам срок – 8 лет лагерей, и отправился этапом в Вятлаг.

Вятлаг

  – У нас в Вятлаге был один довольно колоритный дядька с усами, он мне казался стариком. Водовозом работал. Я спрашиваю: что за дед такой? А мне говорят: не дед, а генерал-лейтенант Минюк, в войну у Жукова старший генерал-адъютант. Вот это да, думаю, и последние копошившиеся у меня мыслишки, как это я, боевой офицер, подполковник, и в лагере, как дым развеялись…
Что представлял собой ВЯТЛАГ?
  Управление Вятского Исправительно-Трудового лагеря НКВД было создано в начале 38-го года на севере Кировской области в непроходимой тайге, как огромная лесозаготовительная структура.
  В время Большого террора неизмеримо, по сравнению с прошлыми годами, возрос поток заключённых в лагеря. Чтобы их разместить и начать как можно быстрее трудоиспользовать, были организованы лесозаготовительные лагеря. З аключённых размещали в палатках прямо в тайге – и это зимой, когда морозы достигали 40 градусов.
  Ну а потом постепенно, к тому моменту, когда Черноног туда попал, руками заключенных уже были созданы лагпункты с бараками, жилой зоной, с забором из колючей проволоки, сторожевыми вышками, бараками и прочим лагерным устройством.
  В 54-ом году, когда Евгений уже освобождался из Вятлага, в нем было около 22 тысяч заключенных, и из них сидевших за контрреволюционные преступления – 5,5 тысяч человек. Основной контингент составляли молодые сильные мужчины до 35, как наш герой, что и требовалось в лесном лагере.
  В лагере верховодили уголовники, царило повальное воровство, условия жизни и труда – тяжелейшие. Подьем в шесть, рабочий день с 8 до 20-22 часов. Работали вплоть до минус 40 градусов.
  К политзаключёным, которых в лагере называли « фашистами», отношение было самое жёсткое. Справлялись с ними, назначая бригадиром уголовника или осуждённого за бандитизм. Уголовники отнимали часть продуктов из посылок, отбирали лучшие порции в столовой.
  Стукачество, поножовщина, войны между разными группировками уголовников – вот основные черты Вятлага в начале 50-х.
  Лагерь был лесозаготовительным, и всё делалось в основном ручным трудом, техника, если её и пригоняли, простаивала. И до 52 года основным инструментом вальщиков леса была ручная лучковая пила, да и грузились и вытаскивались брёвна вручную. К тому моменту, когда я начала записывать рассказы Евгения, из таких, как он вальщиков, выживали единицы. Его спасло крепкое здоровье и недолгий по советским лагерным понятиям срок – 4 года.
  Работали от темна до темна. Гнали в тайгу автоматчики с собаками. И воля конвоиров была сказать – отбой. Работали по пояс в снегу. На ногах лапти. Весь Вятлаг до 1954 года носил что-то наподобие лаптей, низом для которых служили покрышки автошин. Ни о какой сухости ног, ни о тепле не могло быть и речи. Там Черноног отморозил себе ноги на всю жизнь . Кормили из рук вон плохо: суп – капуста со ржавой килькой, в какой-то год привезли бочонки с китовым мясом – это было счастье.
  Вероятно, самым ярким эпизодом в лагерной жизни было для Чернонога известие, пришедшее в марте 53 года, о том, что Сталин умер. И не он один, все в лагере понимали, чьею волей они брошены за колючую проволоку:
  – Когда в Москве слёзы лили и давились на улице, чтобы с ним попрощаться, у нас весь лагерь ликовал, все шапки вверх швыряли и кричали – усатый сдох, усатый сдох. Необыкновенное было, ликующее празднество. И охрана не вмешивалась, только злобно щурилась: вон, фашисты радуются.

Свобода

  Валить Черноногу лес в Вятлаге оставалось ещё четыре года, но наступили другие времена, и через год с лишним пришла в лагерь телеграмма освободить в 24 часа ввиду отсутствия состава преступления.
  – Ребята пустили шапку по кругу, накидали мне кто что мог, даже какие-то полосатые брюки и парусиновые туфли нашли. Вот в таком костюмчике я и явился в Москву в министерство обороны. Там просто все рты разинули – кто такой явился? Думал, вот сейчас мне всё вернут, в Академии восстановят, но не тут-то было.
  Ночевать ему в Москве было негде, он ведь раньше до ареста в офицерском общежитии жил, стал ходить по друзьям, а там соседи боятся, участковый милиционер приходит проверять, кто без прописки ночует (эта практика с 30-х годов существовала, чтобы всех подозрительных вылавливать).
  Помучавшись, и это тоже в духе Чернонога, он явился прямо в приёмную КГБ. Говорит, мне ночевать негде. Откройте мне камеру, я у вас заночую. Дежурный майор так удивился, что действительно позвонил в какое-то общежитие, и дали Черноногу койко-место.
  – Ордена мне вернули, вручали в Верховном Совете все скопом: два Красного знамени и три Отечественной войны. Спрашивают: давно не носили? Пять лет, говорю. Это что, у нас полно таких, кто с тридцатых не носил. Ордена были, конечно, уже не мои, я свои хорошо помнил. Номера те же, а ордена новые. Интересно бы узнать, что они со старыми сделали, на переплавку они у них что ли пошли?
  Получил Евгений реабилитацию, и когда справку выдавали, взяли с него подписку, что нигде он не сидел, ни в каком лагере, и никому об этом он рассказывать не должен. Просто вычеркнуть те годы из жизни.
  Так что реабилитация была сквозь зубы, потому что в Академии Чернонога не восстановили, из армии вычистили, посчитали ему 22 года службы вместе с лагерем и назначили 30% пенсии.
  В 38 лет он стал подполковником в отставке. Куда деваться, ведь армия – вся его жизнь была? Разное ему предлагали, всё-таки чин военный высокий – и в коменданты разных обьектов идти , охраной заведовать, но вся эта деятельность совсем с его характером не вязалась.
  Тогда подполковник Черноног вспомнил, что кончал до войны техникум, и пошёл на Московский экспериментальный завод полиграфических машин рабочим-гальваником. Женился, дочь родилась. Специальность ему нравилась, и проработал гальваником 30 лет.

Когда я пришла к Черноногу – он был уже на пенсии, война сказалась, а главное, лагерь. Отмороженные в Вятлаге ноги дали себя знать.

Ирина Щербакова

Раздельная

Ягодный