Поезд «Лесное – Крутоборка» движется по узкоколейке, к обочине которой почти впритык подходят березки, осины и ели.
Наверное, им очень интересно, кто и зачем едет в этих старых, дребезжащих вагонах. Мелькают станции одна за другой, и вот мы проехали мост через речку,
машинист сбавил ход, и состав совсем лениво подкатил к станции. Небольшой домик, в котором места хватает только для дежурного, а рядом с ним,
раскачиваясь на ветру, светит фонарь, как будто предупреждая прибывших: «Да-да, дорогие, вы приехали домой».
Мы покидаем поезд, и какое-то время я всё ещё смотрю ему вслед. А он бежит-спешит вперед, по длинному лесному коридору,
увозя людей в наступающий рассвет.
Четыре часа утра, на едва светлеющем небе понемногу гаснут звезды. Где-то вдалеке всхлипывают сонные собаки. Звенящая тишина
окружает нас. Еще немного, час-два, и поселок оживет: заголосят петухи, хозяйки отправятся кормить скотину, а лесорубы уедут в лес. А пока мы идем молча,
чтобы не нарушать покой спящего поселка. Дома, выступающие из предрассветного мрака, темными глазницами окон провожают нас. Под ногами поскрипывает песок,
в нем постоянно находятся мелкие ракушки. Каждое лето прилетают чайки, они кружат над домами, то опускаясь ниже, то резко взмывая вверх, и кричат гортанно и
жалобно, будто кого-то зовут, но не могут докричаться. Заинтригованные их полетами, мы придумали сказку о том, какая сила их влечет к нам, на север,
ведь море плескалось на этом месте миллионы лет назад.
Мне идти дальше всех, наш дом находится на другом конце поселка, по улице Новой, за глаза называемой Барской – на ней проживало
поселковое начальство. Я обожала нашу улицу! Мало того, что она обеими концами упиралась в речку, так за ней еще начинался еловый лес. Выйдя из задней калитки
двора, мы сразу попадали в его объятья: под ногами качалась болотистая равнина, на которой в полумраке елей, закрывавших небо, росли лесные цветы.
Ярко-фиолетовый мышиный горошек, который мы все лето охапками носим домой. В нашей с братом комнате и на кухне стоят стеклянные
кувшины с мышиным горошком и кашкой с резким дурманящим запахом.
А весной, когда сходил снег, все пространство болота заливало вышедшей из берегов речкой, и мы плавали на деревянном плотике,
как дед Мазай, высматривая, нет ли зайцев, ждущих нашего спасения. Когда вода уходила, вся земля покрывалась желтыми цветами калужницы. Каждый сезон дарил свои
подарки, и Маленькой Королеве из «Двенадцати месяцев» впору было нам завидовать.
В этом лесном царстве мы имели честь наблюдать, притаившись за елкой или корягой, за играми белок, выслушивать жалобы сорок на
кукушонка, который выбросил из гнезда их птенцов. Каждая травинка была готова рассказать свою историю. Наверное, в тот момент, когда я наклонялась над ними,
во мне просыпалось что-то доставшееся от прабабки, умершей задолго до моего рождения. Знатная травница передала мне какую-то частицу любви к травам, цветам,
и это чувство оказалось взаимным. А в самой середине лесочка, среди высокой травы, спряталось водяное зеркало, обнаружив которое, невольное начинаешь искать
глазами Аленушку, но вместо нее в темную воду печально смотрела маленькая ель. Через этот лес проходит, извиваясь и прячась среди густой болотной осоки,
тропинка, выводящая к реке.
Речка Черная – центр детской жизни летом. Вся поселковая мелкота, покончив с делами по хозяйству, собиралась на ней, чтобы
купаться и ловить мальков. Ловили их с помощью пол-литровой банки, на которую надевали пластмассовую крышку с вырезанным отверстием, в банку клали хлеб, и,
привязав веревочку, закидывали неподалеку от берега. Минут через 10-15 в эту кормушку набивались рыбешки, жадно хватающие хлеб. Главное было – не зазеваться
и выгрузить улов в трехлитровую банку, поджидавшую на берегу.
Этот ценный улов был лакомством для наших хвостатых Мусек и Васек, а кто-то любил и сам полакомиться мальками, предварительно
зажарив их под яичной заливкой. Иногда, правда, какая-нибудь хитрая Маруська с пушистым хвостом следовала за нами и сидела на берегу рядом с банкой с уловом,
пытаясь вытащить лапкой добычу и накушаться прямо здесь, не дожидаясь, пока малолетний хозяин вспомнит о своей питомице и принесет рыбешек домой.
Те же, кто постарше, ловили бычков. Бычки – это рыбешка раза в три крупнее малька. На палку закреплялась вилка, которую перед
этим потихоньку утаскивали с кухни, и рыбак, склонившись над водой, высматривал свою добычу. Как только она показывалась, он старался подцепить рыбешку и,
вытащив из воды, небрежным жестом бросал в банку. В этот момент каждый представлял себя матерым китобоем.
Когда рыбалка надоедала, наставал черед купанья. Вода редко была теплее парного молока, поэтому, набултыхавшись до посинения,
мы выбирались на берег. Завернувшись в полотенце, пытаемся согреться, сидя на траве, а затем пообсохнув, начинаем строить замки из мокрого песка.
Расчищается небольшая площадка вокруг ноги, и на ступню насыпается слой мокрого песка. Возводим сначала замок, крепостные
стены и небольшие песчаные домики около них, а затем разыгрываем целые баталии, когда армия одной страны идет с войной на другую страну.
В качестве жителей и воинов использовали и пластмассовых солдатиков, но чаще всего в наши песочные замки мы заселяли кузнечиков,
которые стрекотали и прыгали в траве. Игра продолжается до момента, пока кто-нибудь не спохватится: «Пацаны – обед».
Мы срываемся с места, хватаем в руки сандалии или кеды, которые не лезут на мокрые ноги, щедро усыпанные песком, и направляемся
в разные стороны. Пока добегаем до дома, ноги обсыхают, и песок осыпается, так что перед самой калиткой, надев обувь, мы чинно входим во двор, будто совсем
недавно покинули его, и нет причин ругать нас за долгое отсутствие.
Открываю глаза… За окном рассвет, ночь пролетела в одно мгновение, подарив мне силы жить дальше. До свидания, Черная, до встречи.
Пока я живу, будешь жить и ты. Кажется, мы неразлучны.
Элла Рэйн
Преподаватель вуза,
кандидат экономических наук.
0
