Вахтер На вахте узнавались новости Вятлага. Здесь было и лобное место лагпункта, на котором зачитывались распоряжения, произносились угрозы, производились обыски, передавались приказы. На вахте выставлялись для обозрения трупы заключенных, убитых якобы при попытке к бегству, которые специально для этого привозили с лесосеки. Здесь с помощью медработников юридически оформлялись акты на списание этих жизней. Постоянным автором и составителем этих актов по убийству был старший вахтер. Его фамилию я помнил долгие годы, но теперь, за давностью лет забыл. Страшным и жестоким человеком был этот вахтер, молодой краснощекий мерзавец, живой, активный и быстрый, как вертящийся волчок. На разводе он мог пнуть заключенного, который показался ему смешным или странным. Мог прикладом сбить человека с ног безо всякого повода и свалив его на землю, держать над упавшим винтовку, не давая подняться. Мог за малейшую провинность поставить человека по стойке «смирно» и не отпускать, пока тот не получит сильное обморожение. Ему доставляло наслаждение называть. Ощущая силу своей власти и видеть унижение человека. На вахте творился произвол, а совершалось все силами одного человека, этого самого вахтера. Другие охранники не злобствовали, и ничего подобного не совершали, как бы передав монополию на подлости одному человеку. Произвол на вахте совершался силами одного человека, этого самого вахтера. Другие охранники не злобствовали, и ничего подобного не совершали, как бы передав монополию на подлости одному человеку. Когда с лесосек привозили убитых, вахтер сам себя наделял властью и становился главным организатором и распорядителем зрелища. Все подчинялись его воле. Привезенных из леса сваливали прямо на землю на облюбованной вахтером площадку. Он, как мясник в лавке, с помощью двух других вахтеров раскладывал трупы на видном месте, обязательно на спину, чтобы непременно были видны лица, и кровь убитых бросалась в глаза. На вахте трупы лежали день-два, затем поступали новые, и все повторялась. Непрерывная смена мертвецов на вахте, один за другим. Два раза в день мы проходили мимо убитых людей. Со скорбью и жалостью осматривали их и боялись, молили судьбу не оказаться самим в таком положении. Вахтер отлично знал, что убежать зимой с лесосеки, окруженной лыжной трассой – невозможно, но неизменно продолжал готовить свои инквизиторские представления. На вахту свозили трупы людей, которые так были истощены, что не смогли работать и за это получили пулю в лоб, а после смерти были выставлены на позорище. Знал вахтер и о том, что утром на работу выгоняли всех подряд, не разбирая, кто болен. Больных, нуждавшихся в лечении, гнали на работу вместе со всеми и заставляли валить лес – в снегу, в худой одежде и плохой обуви. Усугубляла положение и труднопроходимая снежная тропа, по которой шли гуськом, таща тяжелые инструменты. Часто в дороге кто-то занемогал, у кого-то наступал резкий перелом в самочувствии, одышка и сердцебиение не позволяли двигаться вперед. В таких случаях следует остановить цепочку людей, движущихся по тропе и подождать, следует дать отдых, оказать медицинскую помощь. Но это не разрешалось. И вот вступил в силу новый закон ГУЛАГовских властей: «Шаг вправо, шаг влево считается побегом, оружие применяется без предупреждения». К остановившемуся от изнеможения человеку подходил конвойный стрелок, толкал жертву с тропы на целину и один за другим следовали два выстрела. На снегу вдоль тропы появлялись яркие следы крови. Не избежал ГУЛАГовского закона и я. Но меня он коснулся не в полной мере.
Дотянуть до весны В Вятлаге нас окружали сытые, постоянно обеспеченные пищей, по-лагерному богатые блатные. У них всегда были излишки хлеба, и мы были вынуждены покупать его. На должности обслуги в лагере по инструкции Гулага назначались уголовники, социально-близкие духу режима преступники. Воры, бандиты, насильники работали нарядчиками, кладовщиками, бухгалтерами, они держали экономику лагеря в своих руках. Все они были битые арестанты, понимали. Что к чему, работали заодно и создавали круговую поруку взаимного укрывательства.
Администрация была с блатыми солидарна, прикрывала их. Но ни наше бесправие, ни дикость поведения начальства не поколебало нашего доверия к власти. Так уж мы были воспитаны, что верили всему, что делалось от имени власти, из-за этого доверия и попались на удочку к уголовникам.
Пошли слухи о том, что к нам приедет ларек. Дл яубедительности трое блатных со своими табуретками, со счетами и ворохом бумаги заявились в нашу палатку. Принесли фонарь «летучая мышь». Пришли нарядчики для порядка. Все было обставлено, как должно. На отпечатанных бланках стали записывать нас на получение масла, сахара, конфет, колбасы. Соблюдая очередь мы сдавали деньги и расписывались против своей фамилии. Во всю длину палатки растянулась очередь. Не успевали записываться, денег не жалели. Все население нашей палатки было в приподнятом настроении. Разошлись в надежде наконец подкормиться.Нам бы задуматься, но нет. поверили, не засовмневались. Добровольно отдали свои денежки. Как не верить. Если все выглядело официально? Позднее оказалось, что все это было не более, чем театральным представлением. А самое неприятное, что все это было сделано с ведома лагерного начальства.
Тяжело было голодным людям пережить пропажу последних денег. Снова потянулись мы с жалобами к Гребцову, он ответил, что никакого ларька в лагпункте не существует, и не планируется, а в том, что нас обманули, обвинил нас самих, обложив отборной бранью.
У нас не осталось ни денег, ни вещей. Только то, что было на нас, в чем мы прибыли из тюрьмы. От голода многие меняли у уголовников свои крепкие вещи на худшие, изношенные. На такой обмен толкал нас голод, мы делали это, не задумываясь, сможем ли мы обойтись без крепкой одежды и крепкой обуви. Поесть досыта, дотянуть до весны. Так рассуждали мы, советуясь между собой, и, ободряя друг друга, отдавали самое ценное из того что имели для спасения своих жизней.
обмен Каждый вечер мы, один за другим, выстраивались у бревенчатого барака, где уголовники устроили обменный пункт. Поводырь-шестерка главного впускал нас по одному через тамбур. Впервые пришел и я. Настоявшись у входа, я на ватных ногах вошел внутрь, надеясь обменять свою одежду. Защемило сердце, жалко было отдавать последнее. Я вошел, огляделся и обомлел. Барак, где жили уголовники, нельзя было сравнить с нашей палаткой, по обеим стенам были окна, стояли крепкие двухъярусные нары, было чисто и тепло. Горели электрические лампочки. На стенах висели репродукции.
За большим столом сидели фраера в цветных рубашках, обедали. Ели из котелков наваристый суп, пили из кружек горячий чай. Поводырь повел меня к свободным нарам в глубине барака, где должен был состояться обмен. Я не заметил, как подошел ко мне улыбающийся человек, естественно и просто спросил, что я продаю. На мне был новый шевиотовый костюм, зимнее пальто с меховым воротником и крепкие ботинки фабрики «Скороход». Я решил произвести обмен в три приема, один сейчас и два – потом. Только так можно было сберечь продукты. Рассчитывать приходилось только на карманы.Я распахнул полы пальто и предложил костюм.
– Пойдет. Снимай, – лаконично ответил он и тут же вынул из кучи лежащего на полу хлама потрепанные хлопчатобумажные рабочие брюки и такую же куртку. – Вот тебе двойка за твою двойку, – подытожил он, протягивая мне замену. И крикнул сидевшей поодаль шестерке:
– Колька! – принеси ему две пайки хлеба и два куска сахара. Торговаться с ними было нельзя. Расчеты проводились по раз и навсегда установленной уголовниками таксе. Возражений не допускалось. В случае несогласия вещи просто отнимали, правда без заменки не оставляли, говоря, что действуют справедливо. Когда я уходил из барака, с меня взяли обязательство сдать им пальто и ботинки не позднее, чем через пять дней, но во второй раз я пришел в барак раньше. – Вот какой молодец! – похвалил меня уголовник-перекупщик, услужливо помогая мне снять пальто. Мое пальто пришлось ему впору. Надев его, он поднял воротник и заулыбался, глядя на меня.
– Стоящая вещь! За это пальто я тебе добавлю лишнюю пайку и кусок сахара!
И довольный он велел своему помощнику выдать мне три пайки хлеба и три куска сахара. Сахар был колотый, кусковой, каждый кусок весил 50-70 грамм. Затем перекупщик выдал мне заношенное, залоснившееся от грязи рубище, нечто среднее между пальто и телогрейкой. Я долго надевал его, не находя пуговиц и петель. Взамен своих «скороходовских» ботинок я через неделю получил две пайки хлеба. два куска сахара и пару стоптанных сапог.
Дотянуть до тепла надеялись многие из нашего этапа, но вышло по-другому.
Весна Вятлаг Читать обязательно!
Дотянуть до тепла надеялись многие из нашего этапа, но вышло по-другому. За короткое время мы спустили свое добро – вещи, деньги, одежду. Зима затянулась, и мы опять стали голодать и продолжали мерзнуть. Стало больше солнечных дней, но столбик термометра не поднимался выше нуля, а к вечеру и ночью снова уходил в минус.
Нас, «врагов народа» привезли сюда на уничтожение, на погибель и мы скоро это почувствовали. Стали умирать один за другим. Все в нашей палатке были на краю гибели. Каждый из нас ожидал своей очереди. Стали даже привыкать к смерти, каждые сутки кто-то умирал у нас на глазах. Спящий рядом со мной на нарах человек, вплотную прижатый ко мне, к утру оказывался мертвым, это уже не удивляло. Умирали от холода, крайнего истощения, болезни, жестокого обращения. Донимала цинга. Большая смертность на лесоповале –замерзали насмерть, получали тяжелые обморожения, погибали в глубоком снегу у пня дерева, который старались спилить. Гибли по дороге на работу и с работы на узких тропах лесосек. Наш этап редел К концу апреля из 52 человек осталось 8 мужчин и 2 женщины.
Ползла очередь умирающих. Доползла она и до меня. В то время я был, как скелет. Совершенно обессиленный, от слабости я плохо стоял на ногах. Я был на самом-самом кануне своей смерти. Такое ощущение: иду над пропастью, вот-вот провалюсь – и конец. Казалось, держала меня какая-то доля секунды времени. Настало мгновение, после которого меня не стало бы. Полное безразличие к тому, что уйду из жизни. Мысленно прощался с жизнью. Никакого страха. Последние вздохи. За этим должна последовать только смерть. Как бы лучше объяснить мое состояние? Наверное в таком состоянии смертельно больной Чехов сказал: «Я умираю» и тут же прекратил свое существование. И я должен был умереть, но произошло чудо.
После развода на вахте мы подошли к инструменталке, где ежедневно идя на работу, забирали пилы, топоры, лопаты. Мой взгляд упал на двух женщин, которых я не встречал ни разу после прибытия этапа. Они направлялись под конвоем на хозяйственные работы в общежитие охраны, и шли мимо инструменталки, где я стоял ближе всех к ним.
Они, знавшие меня, не заговорили со мной – только замедлили шаги, осматривая меня с ног до головы. Я сначала подумал, что они не узнали меня, потом понял, что они ошеломлены были моим видом. И вдруг я увидел себя их глазами. Обросший черной бородой я стоял перед ними в оборванном потрепанном пальто без пуговиц, подпоясанный веревкой, на которой висел мой маленький кофейничек, единственная память о доме, служивший мне кружкой и тарелкой. На ногах были обрубки сапог с большим числом намотанных портянок, завершала мою одежду большая шапка с оторванным ухом. Все было не мое, убогое, жалкое. Я был грязен. Последние 27 дней не умывался, негде было, а потом еще и из-за бессилия. Вдруг мне стало стыдно за то, что я стаю в таком виде перед женщинами. Стало стыдно за неряшливый вид себя и одежды. Меня охватило такое волнение, что я вздрогнул. Мне был тогда 21 год. С этого момента я почувствовал рождение в себе новой силы, способной встряхнуть меня, оживить во мне все, что начало отмирать. Стала восстанавливаться надорванная нить жизни. Пробудился интерес, любопытство. От инструменталки, конвой повел нас на работу. Всю дорогу я был во власти своих мыслей о женщинах и дорога мне показалась нетрудной и неизнурительной, словно какой-то жизненный эликсир влили в меня. Я хорошо рубил сучья сваленных деревьев топором, собирая в кучи и сжигая их, я нагрел воду в своем кофейничке и впервые за долгий период тщательно вымыл лицо и руки.
Судя по Солженицину "ДА" и этот разговор о форме и рубахах,на сайте уже был и не раз.Я конечно не знаток 50-х ,но вроде бы ,хождение денег в лагерях отменили полностью к реформе 1961года,но это насколько я знаю.Хотелось бы услышать мнение более знающего человека,а это по моему глубокому убеждению sdplk, only!
В те времена не только деньги были, было все. могли неввиного человека проиграть в карты, взять и так запросто убить человека скажем так за свитр. По словам одного из очивидцев сидевших на 5-ке, блатные носившие коричневые шапки, во время бунта в 1953г. когда они творили беспрел в зоне, и для подавления которого было применено оружие и все лагерники были вынуждены бежать на лед и вот на ходу они свои шапки одевали на работяк, поскольку охране была дана команда стрелять в первую очередь по ним. И каков результат, опять работяга пострадал. В те времена со слов очивидцев действительно в зоне торговали и расплачивались деньгами. Если кому интересно почитайте книгу нашего земляка Виктора Бердинских " ГУЛАГ. История Вятлага". Посмотрите.Интересно. А мои источники это люди которые были призваны в 1953г. и ломали воровские традиции и учили меня уму разуму.
Ну-ну,прям страсти такие..... И "политические"-сплошные придурки наивные и уголовники все в одну "дудку" с ментами играли. Не забываем :-об одном и том же событии,случае и эпизоде рассказывают по разному и зависит это от положения человека в обществе в тот момент,когда это событие происходило . Мент-рассказ построит так,что он вынужден был применить оружие и застрелить убегающего рецидивиста-убийцу (а не за отпуск и медальку). Зэк-расскажет,что никто никуда и не собирался убегать.а просто человек споткнулся и случайно перешагнул лыжню. Вольняшка-скажет,что тогда вообще чуть его самого не застрелили (у него шапка коричневая была). А тот,кто там не был,но что-то слышал-расскажет,что тогда вообще все друг друга перестреляли.
И смотря ещё,кому этот рассказ предназначен и в каком обществе.
Алексу привет! С выходом т.с. По теме "сталинские репрессии" то что были ,так были.Сомневаюсь что все по 58-й были наивными,сидели же и боевики-профессионалы и военные и разведчики и диверсанты ,для которых размазать и развалить все это в лагере было несложно, при желании.Но что сейчас про это.Хоть откровенно не люблю А. Солженицина ,но у него пол тома про социально близких уголовников описано более-менее реально.Ведь глубоко трагическую песню "Постой паровоз..."превратили в шуточную,разгуляйную.А ведь были времена когда социально близких расстреливали ,каждого второго,на расчитайсь.Про то забирали шапки или нет не знаю.Но застал на больничке полосатых-дедов с бородами до пояса,сидящих по Указу и не отказывающихся от воровской идеологии.Так нам это тогда объясняли.
Добрый вечер всем. Я был в Чабисе с 1967 по 1970 год. Мама со мной приехала к отчиму, который отбывал наказание. Очень мало фото о Чабисе, постараюсь найти и опубликовать. Всем добра!
Скворцов Борис Васильевич-мой дед.Родился 29 июля 1926 года в деревне Зубилиха Горьковской области.Пошёл воевать в декабре 1943 года,но, так как ему не было 18 лет, был направлен в учебку ,на курсы танкистов.В начале 1945 года воевал в составе 3-й гвардейской танковой армии ,входившей в 1-й Украинский фронт.В боях под Бреслау танк дедушки был подбит и сгорел,двое его товарищей погибли.Участвовал в штурме Берлина и в Пражской операции.За проявленное мужество и отвагу,в звании младшего сержанта,был награжден орденом славы 3-й степени ,медалью"За взятие Берлина" и медалью"За освобождение Праги".После войны служил в Чехословакии,Австрии и Германии.Домой вернулся в 1950 году.С 1962 года работал в железнодорожном отделении пос.Лесного.Прошёл путь от кочегара до машиниста паровоза.Неоднократно удостоен звания "Ударник коммунистического труда."Ушел из жизни 30 ноября 2002 года.Похоронен в поселке Лесном.Мы гордимся нашим дедом!
А какое это было событие вселенского масштаба-открытие кинотеатра! Ходили практически на все фильмы:семьями, классами, коллективами. А геометрия дорожек объясняется очень просто: по окончании сеанса люди выходили из зала по бокам кинотеатра. Вон маленькая дверь около трубы.
0
