|
Автор: Вера Ершова
Жительница Сыктывкара Вера Ершова в начале Великой Отечественной войны, как и многие этнические немцы из автономной республики немцев Поволжья, была репрессирована. Девушку вместе с родными выслали на Алтай. Но на этом мытарства немцев не окончились. Спустя год молодых женщин мобилизовали в трудармию и отправили в Кировскую область на тяжелейшую работу – лесозаготовки
Удар от Родины
Недавно по радио прозвучал призыв: давайте вспомним, как каждый из нас встретил войну! С тех пор не могу спать. Я всегда старалась это страшное время забыть. Но, по-видимому, правда, какая бы она ни была, никогда не забудется.
Мне шел 21-ый год (родилась я 5 августа 1920-го в городе Энгельс). Уже была замужем. Мы всей семьей сидели за обеденным столом. И вдруг по радио: «Говорит Москва!». У Левитана был такой тревожный голос, что никто не стал обедать, все слушали. И вот: «Сегодня, 22 июня 1941 года, в 4 часа утра Германия вероломно нарушила границу нашей родины…». Тем и закончился так и не начатый обед.
Вся молодежь побежала на митинг. А я помчалась в райком ВЛКСМ, где тогда работала. Там перед нами поставили задачу: подготовить школу к приему раненых. Ибо по сообщениям к нам уже направлялись с фронта вагоны с ранеными. Этим мы и занялись. С того дня люди ни спали, работали день и ночь. Так прошел месяц, а после – снова удар.
По радио объявили, что враг рвется к Волге, хочет захватить Сталинград и республику немцев Поволжье. Чтобы не допустить кровопролития, было принято постановление правительства СССР о переселении жителей республики в соседние края.
Этот удар окончательно сразил людей. Из рассказов родителей мы знали, что наши отцы и деды в 1914-1918 годы воевали с Германией, защищая Россию плечом к плечу с русскими солдатами. Одни решение о переселении восприняли, как обиду, другие – как оскорбление. Ведь правительство СССР фактически заявило о своем недоверии людям немецкой национальности.
Переселение на Алтай
Я часто думаю о том, как оказалось принято такое варварское решение? Знаю одно: немцы были преданны советскому народу. Я хоть и юная была, но помню, что никто не мечтал о проклятой Германии и знать ее не хотел. Если до объявления указа люди делали все возможное, чтобы трудиться на благо родины, то с того дня все бросили, ходили злые, ничем не интересовались. Выселяли только немцев.
Через несколько суток железнодорожные станции Безымянная, Титоренко и другие были полностью заставлены пустыми товарняками. Началась погрузка. Днем и ночью везли людей из сел и районов. Наша станция Безымянная, расположенная в райцентре, напоминала пчелиный улей. Кругом машины, подводы, люди, плач.
Наша семья (свекровь со свекром, деверь Саша 12-ти лет, я и еще две невестки) собрали все самое необходимое и ждали очереди на погрузку. Наконец, поезда с людьми тронулись на восток. Путь предстоял трудный, поскольку железная дорога была перегружена. Но я и сейчас удивляюсь тому, как все было организовано: уже через две недели мы приехали на станцию Алтайская и выгрузились. Говорю: есть Бог на свете! И он нам помогал в беде!
Здесь было много женщин и детей, как всегда в беде больше страдают слабые. Старики наши только молились, а мы, молодые, считали, что коль война, значит, надо терпеть. Прибыли мы в село Сорочье-Лог, расположенное вдоль реки. Расселили нас по домам. Наша семья попала к бабушке Агафье. Вшестером мы поселились в ее горнице. Через день нас собрали и сказали: всем даем возможность работать. В первую очередь направили на сбор картофеля. Дали задание: накопать 10 мешков, 9 сдать государству, а 10-ый – забрать себе в качестве заработка. В нашей семье четверо могли работать, так мы картошку заработали на всю зиму, а бабушка Агафья выделила места в погребе на ее хранение.
Бухучет – не американский
В сентябре всех переключили на молотьбу хлеба. В первый же день возник спор из-за того, кто встанет работать у барабана комбайна. Это опасная и пыльная работа, никто не хотел за нее браться. Я как коммунистка решила прекратить раздор и встала на опасный участок, предварительно пройдя инструктаж у бригадира. Первый день выдался очень пыльным. На следующий день намочила марлю и обвязала лицо. К обеду у меня выросла целая борода из пыли. Так проработали почти месяц. Бригадир меня хвалил. Когда закончился обмолот хлеба, меня вызвали в райком КПСС встать на партучет. Секретарь райкома оказался хорошим человеком, сказал: вы бухгалтер, мы вас по профессии трудиться и направим. Но прежде мне предложил работать учителем немецкого языка в школе Сорочье-Лог. Я отказалась: «Не могу! Хотя бы из-за того, что сейчас происходит. Ненавижу все немецкое!».
Бухгалтером работала далеко от села, в котором жила – в колхозе имени Карла Маркса. Председателем там был Поликарп Наумович Коровин. Вместе с женой Лукерьей Матвеевной они меня приняли, как будто мы были знакомы десятки лет. Помогли устроиться, успокоиться, ведь я боялась, что не справлюсь с работой. Дома я шесть месяцев училась и всего год работала бухгалтером. Оказалось, что в колхозе действует не двойная американская система учета, а простая. Бухгалтером работала почти год.
В 1943-ем немецкие спецпереселенцы пережили новый удар: объявили мобилизацию немецкой молодежи на лесозаготовки. Рвали семьи, отрывали матерей от детей старше пяти лет. Я тоже туда попала. Время, когда работала в колхозе им. Карла Маркса, запомнилось на всю жизнь. Там я так работала, чтобы доказать всему народу: я не враг, а такой же честный советский человек. Днем хлопотала в конторе, а рано утром (с 5 до 7 часов) знакомила рабочих тракторной бригады с сообщениями Совинформбюро и новостями. Вечерами приходилось готовиться к вопросам трудящихся, иначе какой ты партиец, если не знаешь, что происходит в стране?!
В неизвестность
Вот и кончилась жизнь в обжитых условиях. И опять в поход – на лесозаготовки. По повесткам из военкомата нас снова увезли на станцию Алтайская. Опять эшелон, крики, слезы, расставания. Вновь матерей отрывали от детей. Меня никто не провожал, а я все выглядывала: нет ли кого из знакомых? И вдруг вижу своих двух невесток – Берту и Аню. Кинулась к ним, мы разместились в одном вагоне. Теперь нас уже было трое. До сих пор перед глазами стоит картина: некоторые женщины сопротивлялись посадке, так какие-то люди просто хватали их за руки и за ноги, и забрасывали в вагон.
Вскоре поезд тронулся, мы ехали неизвестно куда. На каждой остановке, а их было немало, открывали дверь вагона, но никому из подневольных пассажиров не разрешали выходить. Первая длительная остановка – в городе Свердловске. В полночь раздался стук в дверь, какой-то мужчина прокричал: есть здесь коммунистки? Сначала долгая тишина, я сижу – трясусь от страха, не понимая, что к чему. Но вдруг встала, подошла к дверям и спросила: что надо? Открывается дверь, стоит милиционер и говорит: «Пройдемте со мной. Не бойтесь, назад я вас приведу. Надо вам передать все документы этих людей». Когда мы с ним выбрались на свет, я увидела огромное здание железнодорожного вокзала.
Из репрессированных – в начальство
В отделении милиции зашли в кабинет какого-то начальника, он мне говорит: «Ваш вагон следует дальше, вы назначены начальником и в сопровождении милицейского патруля довезете людей до места».
Мне вручили мешок с паспортами, и наш вагон двинулся дальше. Однажды утром открыли дверь вагона и увидели название станции – Яр. Но никому из нас это название ни о чем не говорило. На станции мы стояли двое суток, а потом двинулись до станции Верхняя Камская, расположенной в лесной глуши.
На этой станции мы ждали своей дальнейшей участи. Там нам решили организовать баню. Успели вымыться несколько партий человек, как баня загорелась. Погорельцы в ужасе выскакивали из бани. Для женщин, которых снова оторвали от родных и везли в неизвестность, это дополнительный стресс.
В конце концов, нас привезли в Кировскую область. Поселили в одном из лесных поселков Вятлага, где выстроены деревянные дома. Внутри комнаты оборудованы двухъярусными нарами. Вспоминая сейчас ужасы военных лет, голова идет кругом. А тогда кроме тихих слез и хмурых лиц я ничего не видела. Люди в форменной одежде указывали нам, что и как делать. Помощников набрали себе из числа прибывших женщин.
Так как я была «начальником поезда», по прибытии меня назначили начальником отряда. На третьи сутки нас собрали и разъяснили обязанности. Таким образом, я стала начальником мобилизованной колонны немок. Вставали мы в 6 часов утра, а ложились спать не раньше полуночи. Я должна была следить, чтобы все выходили на работу, были накормлены, уборщицы прибирали наше жилье, а после рабочей смены женщины сдавали свои вещи в сушилку. В общем, бегала, как заяц, и старалась справляться с обязанностями.
Мирные немки
Все работали, никто не хныкал. А ведь были совсем молодые девчонки, не имевшие опыта, однако они терпели все неудобства.
Первое время пришлось трудно: главным образом мучила моральная сторона дела: за что мы попали в такое положение? Но, прошло полгода, и люди начали меняться на глазах. Кормили нас неплохо, давали по 800 грамм хлеба, подавали и первые, и вторые блюда. Конечно, это не домашняя еда, но вполне съедобная. На воле некоторые вообще голодали! Словом, девчонки перестали ныть. Все понимали, что время военное, честно трудились и жизнь постепенно налаживалась.
Начальником нашего поселка был Валькович, на производстве командовали сотрудники из числа заключенных. Но жили они отдельно от нас – в 15-ти километрах. К нам в поселок нередко приезжали репрессированные врачи, вели прием. В том месте мы жили почти год, а потом нас снова перевели. А ведь люди уже привыкли, притерлись, кормили нас неплохо, оставалось только дождаться окончания войны. Кстати, про наших женщин-немок плохо никто не посмел отозваться, мы действительно трудились на совесть и жили мирно.
Юрты для трудармии
Выпала нам такая подкомандировка, как поселок Юрты. Это был новый лесозаготовительный поселок, застроенный не домами, а юртами. Там я встретила своего будущего супруга, с которым мы прожили 50 лет. Он работал техническим руководителем по лесоразработкам, его ценили как специалиста даже в управлении Вятлага.
Когда война закончилась, мы жили на 4-ом Целзаводе (целлюлозный): большой поселок, где у нас с мужем даже была своя квартира. Он к тому времени работал главным инженером 3-го отдельного лагерного пункта.
В 1952 году его перевели главным инженером на 30-ый ОЛП, там мы вырастили детей, оттуда вышли на пенсию. В 1970-ых годах поселок переименовали в Нижнюю Турунью. Описать весь жизненный путь, прожитый нами вместе с советским народом, невозможно. Годы с 1940 по 1970-ые были героическими. Где бы мы ни трудились, всегда добросовестно, думая не о себе, а о своей родине и детях, которые, слава Богу, выросли честными людьми. Свой долг перед родиной мы выполнили честно.
[ Опубликовано ]
| 
0
