вице-губернатору Карнаухову, что обосновавшийся там бывший заключенный Илья Чанкветадзе буквально поработил местное население — там настоящий рабовладельческий анклав.

Ольга Чежегова, глава администрации Верхнекамского района Кировской области: «Мы стали приезжать сюда, нам люди рассказывали, что происходят некие чудовищные вещи. Так, людей заставляют работать на Чинкветадзе практически ни за что».

На всякий случай мы берем с собой отца Леонида — двухметрового священника, бывшего мастера спорта — и двух офицеров СОБРа, вооруженных автоматами. Об Илье Чанкветадзе известно, что уроженец Грузии сидел за тяжкое преступление еще в советские времена, да так и остался в России. Ходили слухи, что какого-то непокорного местного жителя он якобы живьем закопал в тайге, а в другой семье КамАЗом снес забор, а потом и дом сжег. Однако это лишь страшные слухи, люди в поселке запуганы, и весь сор остается в избах.

Любовь Альдемирова, жительница поселка Чернореченский: «Он считался тут таким большим предпринимателем. Как говорится, властелином поселка хотел быть. И был, и хотел».

Мы обходим поселок, в котором кода-то жило несколько тысяч человек, а сейчас всего 147 жителей. Сотовая связь не работает, среднюю школу давно растащили по кирпичику, все электрические провода сдали на металлолом, и света в поселке нет 12 лет.

Какие на самом деле внутренние порядке установил в поселке Илья Чанкветадзе, нам буквально по крупицам приходится узнавать у местных, как правило, тоже бывших сидельцев.

Баграт Аракелян, житель поселка Чернореченский: «Он одного человека на цепь сажал, фамилия его Мусалов. Он сейчас живой. Недавно, правда, сгорел, но живой. Он все деньги пропивал, даже питание продавал, чтобы пить. И вот Чанкветадзе взял и при всех сказал: ты хуже собаки, если ты о своих детях не думаешь. И прямо у него во дворе у калитки на цепь привязал».

Мы заходим к хозяину вятской тайги Чанкветадзе в разношерстой компании отца Леонида, собровцев, вице-губернатора области и старшего участкового. Последний тут же находит в доме незарегистрированную охотничью двустволку. Оружие в этом медвежьем углу — в каждом доме, и нравы, конечно, своеобразные. Чернореченцы вооружены и в подпитии довольно опасны.

Баграт Аракелян, житель поселка Чернореченский: «Один идиот сам в себя выстрелил, ему руку пришлось отрезать. Другой раз Ерёменко — это отец — патроны заряжал. А он ведь постоянно пьяный, вот и выстрелило у него что-то».

Пока участковый оформляет ружье в доме Чанкветадзе, отец Леонид на соседней улице устроил службу. Несмотря на все уговоры, послушать пришло лишь несколько человек — не верят чернореченцы ни в Бога, ни в дьявола, а власть олицетворяет бывший зэк Чанкветадзе.

Илья Чанкветадзе, житель поселка Чернореченский: «Уважение есть друг к другу, порядок человеческий. Знаешь, что такое человеческий порядок? Это у вас там его нету — пошел и украл. А тут, значит, пускай лежит. Не твое — не бери».

Пока старший участковый и собровцы оформляют задержание Чанкветадзе за незаконное хранение огнестрельного оружия, на местном сходе представители районной и областной власти неожиданно выясняют, что без Ильи Чанкветадзе люди здесь не выживут.

Сергей Карнаухов, заместитель губернатора Кировской области: «Вот его некоторое время не будет с вами. Ну, допустим, с ним что-то случилось. Что вы будете делать?»

Местные жители: «Все, вешаться».

Оказывается, именно Чанкветадзе чистил на своей технике узкоколейку от снега, доставлял из Республики Коми в поселок еду и лекарства, а потом продавал их здесь людям, естественно, втридорога. Здесь все ему должны. Вице-губернатор Карнаухов принимает решение эвакуировать людей из поселка поближе к цивилизации.

В поселке Лесной, где свет, больница и магазин, у местных властей есть резервные квартиры. «Трешка» — правда, с удобствами на улице — стоит восемь тысяч рублей.

Сергей Карнаухов, заместитель губернатора Кировской области: «За окном минус 34 градуса, а здесь тепло, есть резервная печка».

Трудно поверить, что в 300 километрах от Кирова на сцене поселкового театра в советские времена блистали лучшие московские артисты. И здесь же футбольном поле голы забивал легендарный Эдуард Стрельцов. Поселок Лесное был центром огромного лагерного района, Вятлаг объединял сотни лагпунктов, где заключенные летом спали на земле, а зимой в палатках, несмотря на 30–40-градусные морозы. На сельском сходе удалось договориться, что весной людей из Черной речки все-таки эвакуируют.

Таких поселков на российском Севере не мало, и часто обустройство бывших заключенных — дело рук самих заключенных. Например, в храме в поселке Рудничный живут шестеро бывших зэков. Спят они прямо за алтарем, подъем в шесть утра, отбой в десять вечера. Храм привели в порядок, построили баньку и сарай. Бывший вор Дмитрий научился вязать носки — хорошо успокаивает нервы. Прошлое этих людей ужасно, и забыть его не просто.

Александр, житель поселка Рудничный: «Пьянство и еще раз пьянство — беспробудное. Все мои друзья и товарищи, с кем я общался, к тому времени уже находились… Кто сидел, кто уже на том свете. В общем, процентов 80 уже в живых их не было. Уже не было моих друзей, остались одни кресты».

Пять часов на дрезине обратно скрашиваются песнями отца Леонида. 15 лет он служит в местных колониях, и настроение его понятно. «Черный ворон, я не твой», — поет священник.

Вадим Фефилов
Корреспондент службы информации НТВ

Скачать видео

Раздельная

Ягодный