На станции Раздельная была только одна учительница и одна школа. Конечно, это была начальная школа. В 1960-м году я окончил 4-й класс на Раздельной. Продолжать учёбу можно было только в средней школе в столице Вятлага – довольно большом посёлке Лесном. И жить во время учёбы в этом же посёлке в интернате. Вот и мне, когда я учился в 5-м классе, пришлось испытать, что такое жизнь в интернате.
Прожил я в интернате всего один год с сентября 1960-го по май 1961-го года, но кое-что в памяти осталось на всю жизнь. Интернатов в посёлке было два, для девчонок и мальчишек отдельные здания. Да и не здания вовсе, а стоящие буквой Г совсем недалеко от школы длинные деревянные бараки. Живших в интернатах учеников из лагпунктов Вятлага набиралось много. Комната, где я жил, была человек на 10 и вся уставлена железными кроватями с пружинными сетками и тумбочками. Стол был один, но большой, как мы там жили, уже не помню.
Особенно поразила меня школа в Лесном.
Лесная средняя школа №1. Наша школа, ещё новенькая, деревья в палисаднике не успели подрасти.
Трёхэтажное недавно построенное каменное здание, даже можно сказать белокаменное, ярко сверкало на солнце своими ослепительно белыми стенами. Просторные классы с высокими потолками, большими окнами, широкие пролёты каменных лестниц с перилами, большой спортивный зал и не менее просторный актовый зал, на который выходили из коридора балкончики, просторные коридоры, где можно было побегать на переменах – это мне очень понравилось. Запомнился еще директор школы, грузный дядька с очень строгим взглядом. Он прихрамывал и имел, я бы сказал, грозный голос. Школьники, да и я тоже, его побаивались. Звали его Игорь Иванович Широков.
Незабываемые балкончики в актовом зале школы.
В интернате мы жили только в учебные дни с понедельника до субботы. Выходные, праздничные дни и каникулы проводили дома. В субботу после окончания уроков вечерним пассажирским поездом я вместе с другими учениками добирался до станции Раздельной. С собой вёз постельное бельё со своей кровати для матери, чтобы постирала. Два вечера, две ночи и воскресный день наслаждался жизнью в родном доме. В понедельник рано утром, с комплектом чистого постельного белья в сумке, рано утром шёл на станцию к приходу с севера пассажирского поезда, который часов в 6 с небольшим отправлялся со станции Раздельной в Лесное. Мать или отец провожали меня. От Раздельной до Лесного было 32 километра. Это расстояние пассажирский поезд проходил за час – за час десять минут (с учётом времени на остановки на станциях). Примерно полвосьмого утром поезд приходил на станцию Лесная.
Год жизни в интернате оставил в моей памяти всего четыре зарубки, всё остальное стёрлось. Первый запомнившийся эпизод не связан непосредственно с жизнью в интернате. Это скорее поразившая меня и запомнившаяся картина из жизни Лесного тех времён, но видел я её по дороге от станции Лесной к интернату практически каждый понедельник. Особенно запомнились зимние морозные понедельники. От станции в центр посёлка вела улица Вокзальная. Улица довольно длинная, километра полтора. Сама улица была довольно широкой и выложена деревянными брусьями – пластинами. Если идти от станции, с правой стороны улицы стояли жилые деревянные дома и вдоль улицы был устроен достаточно широкий деревянный тротуар. С левой стороны улицы тротуара не было, и тянулся высокий деревянный забор с колючей проволокой по верху. Зимой и тротуар и дорога чистились от снега и были окаймлены высокими сугробами. Примерно посередине улицы Вокзальной из огороженной высоким забором территории был выезд. И примерно в то время, когда мы шли от станции, из зоны, которая располагалась за высоким забором, выводили заключённых, как я теперь понимаю на строительные объекты в Лесном. В то время в Лесном строилось много домов.
Представьте себе такую картину. Зима, около восьми утра, ещё темно, вдоль левой стороны улицы над тротуаром качаются на столбах редкие электрические лампочки, у выхода из зоны мечутся лучи прожекторов, морозно (зимы в Вятлаге морозные, и морозы довольно крепкие). От нас, идущих толпой по тротуару, поднимаются вверх клубы замороженного пара. И в это время на дорогу начинают выгонять из зоны зеков (так мы называли заключённых). Выгоняют человек по двадцать – тридцать. Зеки в чёрных или темно-серых штанах, таких же телогрейках, чёрных шапках, белые пятна лиц. Они переминаются с ноги на ногу, видно, что им холодно, и они стараются укрыться от мороза. Над каждым зеком столб пара хорошо виден в лучах прожекторов. Строят их в прямоугольную «коробку» на дороге. Охранники – молодые солдаты в белых полушубках, отороченных мехом, у каждого автомат с круглым диском, бегают вокруг «коробки», громко кричат, собаки не поводках гавкают, жуть. Наконец «коробка» зеков в окружении автоматчиков и собак начинает двигаться по дороге в сторону посёлка, за ней другая.
Меня очень поражала и оставляла тяжёлый осадок в душе эта картина унижения людей, пусть даже это зэки. Понятно, что зэки не ангелы, но ведь это люди, обращение с ними было, как со стадом животных, и всё это на глазах большой толпы пассажиров с поезда, среди которых было много детей, это просто ужасно. Вот такая мрачная картина запомнилась и отложилась в моей памяти на всю жизнь
Как я узнал потом, вскоре после окончания строек в Лесном зону по улице Вокзальной закрыли и разместили на территории зоны склады.
Вторую отметину в памяти оставило общение с местной приблатнённой шпаной. К нашему интернату подходил иногда местный парнишка, года на три постарше меня, развинченный в движениях. Уж не знаю, по собственной инициативе, или «паханы» присылали. В одежде и разговорах он видимо копировал уголовных авторитетов. Подходил этот парнишка к деревянному забору, окружавшему интернат, и подзывал нас, мальчишек лет двенадцати, к себе. Обычно подбегало человек 5 – 8 и повисали на заборе. Приблатнённый парнишка начинал завязывать разговоры с нами, рассказывал, как здорово живут блатные ребята, рассказывал разные истории. А мы, развесив уши и раскрыв рты, слушали всё это. И вот однажды, после рассказа очередной уголовной байки, парнишка обращается ко мне и спрашивает – «У вас хлеб есть, пожевать хочется». Я отвечаю – «Да, лежит в столовой на столах». Он спрашивает – «Можешь принести мне горбушку». «Конечно» - отвечаю я, прыгаю с забора и бегу в столовую. Беру со стола кусочек серого хлеба (у нас в то время не было чёрного хлеба) и довольный, что быстро выполнил поручение авторитетного для нас, мальчишек, парня, бегу к нему и протягиваю ему кусочек хлеба. А он, совсем неожиданно для меня, оттолкнул мою руку с хлебом и начал истерично орать – «Ты что принёс? Я просил горбушку, а это «карябушка», ты что принёс мне?»
Я опешил от такого наскока. У нас дома на станции Раздельной не принято было делить порезанный хлеб на горбушки и не горбушки, а слово «карябушка» я и вовсе не знал. Ели тот хлеб, который мама даст. А у Лесновской шпаны оказывается хлеб делился на горбушки и карябушки, причём горбушки ценились больше.
Неожиданный наскок паренька показался мне несправедливым и глубоко обидел меня. В душе возникла неприязнь к приблатнённой шпане. А в память врезалось новое слово «карябушка», которое запомнилось на всю жизнь.
Лесное, 1961 год. Выложенная деревянными брусьями улица Энтузиастов. Справа вдоль улицы стоит барак интерната для мальчиков, за ним, перпендикулярно улице барак интерната для девчонок. Они огорожены тем самым деревянным забором. Вдали, в центре видна трёхэтажная школа.
И третью отметину в памяти оставило общение с местной приблатнённой шпаной. Уже другой местный мальчишка постарше, лет шестнадцати, но шпана шпаной, и он этого не скрывал, стал приходить к нам, просил подойти к забору. А там заливался, как хорошо живёт местная шпана. Однажды он спросил нас, мальчишек, которые его слушали, разинув рот – «У вас есть наручные часы»? Конечно у нас часов не было. Да и откуда у двенадцатилетних пацанов с лагпунктов могли быть часы. Мы о них даже не мечтали. А парень показывает часы на своей руке и спрашивает – «Хотите такие же»? У нас глаза загорелись. Конечно, мы все хотели иметь такие часы. Паренёк говорит – я знаю где часы можно достать, но мне нужно помочь, ничего сложного, я вам покажу, что нужно делать.
Было нас, мальчишек, человек десять и мы все толпой пошли за нашим «вожаком» в поселковый универмаг. Он был совсем рядом, через дорогу от девичьего интерната. Универмаг, кстати, очень даже неплохой. Там было всё, от детских игрушек до ювелирки. В правом крыле универмага среди других витрин была и витрина с наручными часами. Их там было много. Витрина горизонтальная, закрыта тяжёлым стеклом в деревянной окантовке. Поднималась эта крышка со стороны продавца. Со стороны покупателей открыть её было очень тяжело. Для этого надо было вытянуться сбоку от витрины и попытаться приподнять крышку как бы со стороны продавца.
Парнишка «вожак» оставил при себе двух ребят покрепче, а остальных толпой отправил к дальней витрине отвлекать продавца и прикрывать витрину с часами от взгляда продавца. Но продавец была женщина опытная. Увидев наши перемещения, она громким голосом потребовала, чтобы мы убирались из магазина. И нам ничего не оставалось, как уйти к себе в интернат. А вечером и ночью, обдумывая, что же мы делали, я вдруг с ужасом осознал, что меня и других мальчишек хотели втянуть в обыкновенную кражу. Такое открытие меня основательно потрясло и испугало. Моя мама выросла в сибирской деревне и христианские заповеди крепко засели в её душе. И нам, своим детям, она с младых лет внушила - не своё без разрешения брать нельзя. А тут такое! Этот случай запомнился мне на всю жизнь и после него возникло устойчивое отвращение к приблатнённой шпане. Больше к забору интерната общаться со шпаной я не подходил.
Четвёртое событие из жизни интерната, которое мне запомнилось, случилось в апреле 1961-го года. В один из апрельских дней после окончания уроков в школе все население нашей интернатской комнаты было в сборе и занималось кто чем. Вдруг чёрная тарелка под потолком комнаты зашипела, затрещала и диктор объявил, что будут передавать сообщение ТАСС. Мы насторожились и навострили уши. И вдруг нам сообщают, что в космосе гражданин Советского Союза майор Юрий Гагарин.
Это было для меня как волшебство, как сказка, как воплощение несбыточной мечты. Думаю и для других мальчишек тоже. Радость за наших учёных, за нашу страну била через край. Все мы пришли в страшное возбуждение. Принялись бегать по комнате, что-то кричали, подпрыгивали. А потом кто-то прыгнул на кровать и стал подпрыгивать на панцирной сетке, стараясь повыше взлететь. Увидев это, все остальные, и я тоже, стали прыгать на своих кроватях, изображая, что мы летим в космос, что-то орали и отчаянно бросали друг в друга подушками. Наша душа требовала этого. Долго мы так бесились в страшном радостном возбуждении, пока не угомонились. Теперь я понимаю, что такое могло случиться только в интернате, где мальчишки были предоставлены сами себе. Этот случай сохранился в памяти на всю жизнь.
Вот в сущности и всё, что сохранилось в моей памяти об одном годе жизни в интернате при средней школе № 2 столицы Вятлага посёлка Лесное.
Шапша В.Ф. 30.03.2015
Автор: 
0
Ни кого ни чего не смутило в подписи под третьей фотографией? Рассказ замечательный,спасибо автору!!!
