Лесное – столица Вятлага
П.А. Фалько · Москва · 2014 · Часть 1
06.10.2014 (+ ФОТО)
ИСТОРИЯ ОДНОЙ СЕМЬИ
От автора
Выпускник Лесной средней школы № 2 1962 года Женя Куликов опубликовал свои воспоми нания о школе.
Этот «подвиг» вдохновил меня рассказать о своем детстве, о жизни нашей семьи в Вятлаге. Всего-то меньше десяти лет разницы в возрасте, но как изменилась жизнь в Лесном. Другое поколение, другая судьба.
Сожалею, что так долго раскачивался. Как бы мне хотелось, чтобы кто-то из моего поколения откликнулся. Сказал бы: «Павел, тут ты не точен. Было немного не так». Или что-то в этом роде.
Давно нет моих родителей и их друзей. На их долю досталось слишком много переживаний и испытаний.
Скоро и нам идти за ними. Может быть, кому-то будет интересно, как же протекала жизнь конкретной семьи в Лесном в те далекие уже годы. Я ничего не хотел приукрасить!
1. Детство
Мой отец, Фалько Александр Гордеевич
Моя мама, Фалько-Чернокозова Нина Ваксильевна
Мой отец, Фалько Александр Гордеевич, 1903 года рождения, агроном, был арестован по 58 статье в ноябре 1937 года. Мне было тогда всего пять месяцев.
Маму, Фалько-Чернокозову Нину Васильевну, 1907 года рождения, врача (первый выпуск Первого Московского медицин- ского института), вызвали в НКВД. Требовали отказаться от мужа, уговаривали дать на него показания. Мама отказалась сотрудничать.
- Смотрите, будет хуже.
Еще не исполнилось мне и года, как ее арестовали как члена семьи изменника Родины. Моему брату, Диме, было пять лет.
Сначала мама находилась в Новинской женской тюрьме. Этой тюрьмы сейчас нет. Она находилась примерно там, где сейчас здание правительства г. Москвы. Потом маму отправили в Алжир (Акмолинский лагерь жен изменников Родины). В конце 1939 года ее этапом переводят в Вятский лесной лагерь – Вятлаг.
Александр Гордеевич с женой Ниной Васильевной и сыном Дмитрием
Сергей Гордеевич Фалько
Чтобы избежать распределения в детдома, нас с братом разобрали родственники. Установили опекунство. Я рос у бабушки Анюты (мама отца) в г. Мытищи, ул. Спортивная, д.2.
Бабушке Анюте (Анне Семеновне) в 1944 году было 66 лет. У неё было десять детей: шестеро мальчиков и четыре девочки. К этому времени четверых ее сыновей уже не было в живых.
Старший сын, Сергей, 1901 года рождения, участник гражданской войны, умер от ран в 1932 году. Самый младший, Михаил, умер в годовалом возрасте.
Валентина в 24-летнем возрасте нечаянно застрелила из охотничьего ружья родная сестра. Всю жизнь она испытывала угрызения совести. В 1938 году, окончив в Москве курсы горных десятников, она по путевке комсомола уехала в Магадан.
Самый талантливый в нашем роду Евгений, 1909 года рождения. Скульптор. Ученик академика М.Г. Манизера. Одна из его работ, «Осоавиахимовка», находится на станции московского метро «Площадь Революции». Остальные работы в Военно-морском музее в г.
Санкт-Петербурге. Дядя Женя погиб от ран и голода в блокадном Ленинграде в 1942 году.
Бабушка Анюта с внуком
Сергей Гордеевич Фалько
Вместе с бабушкой Анютой в доме жила ее старшая дочь – тетя Надя, 1897 года рождения. Война застала ее на Украине. Выбиралась оттуда в переполненном беженцами поезде, на подножке вагона. В руках были какие-то узлы. Бандиты сдернули ее крюками с поезда, отобрали вещи. Покалечила ногу. Только через месяц смогла добраться до дому. Долго болела. Замужем не была.
Тете Наде досталось по полной. Помогала бабушке Анюте воспитывать (подтирать носы, как она говорила) всех, кто был младше ее. А она была старшая в семье.
Дедушка наш, Гордей Маркович Фалько, 1869 года рождения, рабочий Мытищинского вагоностроительного завода, умер в 1939 году. Не перенес ареста сына, нашего с Димой отца. Дедушка очень гордился тем, что у его сына такая мирная земная специальность – агроном.
Мой брат, Дима, старше меня на пять лет. Он рос и воспитывался у другой бабушки (мамина мама). Бабушка Вера (Вера Семеновна Чернокозова). Акушерка. В 1944 году ей было 60 лет.
Шла война. Один сын бабушки Веры, дядя Костя, 1908 года рождения, архитектор, был на фронте. Другой сын, дядя Шура, 1904 года рождения, тоже архитектор, в это время был в командировке, в г.Омске. Проектировал и контролировал там строительство нефтехранилища. Бабушке Вере было трудно воспитывать внука. В 1943 году от голода умер ее муж, наш дедушка, Василий Денисович Чернокозов, 1871 года рождения. Он работал на железной дороге. После смерти дедушки Диму удалось (по большому блату) устроить в ремесленное училище в Подлипках. Сейчас это подмосковный город Королёв.
В ремеслухе кормили бесплатным обедом, выдавали рабочую одежду. Совсем юные, на деревянных подставках к станкам, они снимали заусенцы с отливок для мин или делали другую подобную работу. «Все для фронта – все для победы».
Иногда Дима приезжал к нам в Мытищи, но это скорее походило на набег татаро-монголов. Он был настолько шустр и неуправляем, что от него постоянно ожидали какой-нибудь шкоды. В Мытищах в годы войны была охраняемая свалка военной техники. Туда свозили все, что оставалось на полях сражений. Озорные ребята прорывались на эту свалку и брали все, что попадет в руки, все, что успеют. Ценился порох от артиллерийских снарядов.
Когда Дима приезжал к нам в Мытищи, он выкладывал дорожку из пороха и поджигал. Бабушка Анюта боялась, что он спалит дом и успокаивалась, только когда Дима уходил от нас. Наш дом был деревянный, одноэтажный, с двором и небольшим огородом. Я не чувствовал, что это мой родной брат. Не было теплоты, близости.
Моим опекуном был брат отца, дядя Юра – Георгий Гордеевич Фалько, 1913 года рождения, шофер. Перед самой войной он получил шесть месяцев лагерей за нарушение правил проезда железнодорожного переезда. Отбывал срок в Архангельской области. Лагерь только строился. Его, как одного из немногих тогда водителей автотранспорта, после окончания срока задержали еще на полгода. Не хватало шоферов. После освобождения он сразу попал на фронт. Всю войну возил на броневике польского офицера Полтаржицкого. Иногда дядя Юра приезжал к нам в Мытищи на своем броневике. Соседские мальчишки тут же облепляли машину. Пытался их согнать – что за дела? Это мой дядя – и броневик наш! Меня бесцеремонно отпихивали. На улице прав тот, кто сильней.
В нашем доме еще жила жена дяди Юры тетя Катя. У неё было две девочки, близняшки. Моего возраста. Тетя Катя не работала. Меня никто не учил грамоте. Было не до этого. Бабушка была постоянно в поисках еды. Из воспоминаний раннего детства осталось чувство голода и отсутствие самого необходимого: одежды, соли, спичек.
Когда бабушка Анюта уходила, я оставался в комнате один. В доме было полно крыс. Я собирал свободную обувь и складывал на кровать. Крысы подбирались к шкафу, где когда-то хранились продукты. Видно, шкаф хранил прежние запахи. Когда крысы направлялись в сторону кровати, я бросал в них обувь. Они настолько обнаглели, что если я промахивался, то не реагировали. Смесь страха и отвращения к этим существам живет во мне и поныне.
Помню, что в Мытищах в годы войны было много узбеков. Они ходили в халатах и тюбетейках. Сильно страдали от холода. Их согнали для ремонта дорог. Из стен вагоностроительного завода выходили из ремонта танки, и когда они разворачивались, то гусеницами выворачивали большие участки булыжной мостовой, вот узбеки их и ремонтировали. Они в поисках еды ходили по домам. Молча стояли и делали знаки, что хотят кушать. Чаще всего я встречал их около дома. Шел навстречу и разводил руками, показывая, что у нас ничего нет. Узбек понимающе кивал головой и уходил. Я же чувствовал себя виноватым, потому что знал, что такое голод и как при этом человеку плохо.
Всё свободное время я проводил на улице. Таких, как я, было полно. Помню, как в соседнем дворе ребята чуть постарше пытались разобрать разрывной патрон. От взрыва у соседа по кличке «Ляпа-шляпа» был поврежден глаз. Старшие ребята ходили к железнодорожной станции воровать из вагонов жмых.
У мальчишек авторитет складывается порой из совсем незначительных моментов. В те военные годы самой распространённой темой для коллекционирования были осколки. Их собирали после налётов немецкой авиации. Что-то подбирали на оружейной свалке. Мой опекун, д. Юра, который иногда приезжал на несколько часов, привозил мне с фронта подарки – осколки. Большая часть всё же мне доставалась от брата Димы. Моей коллекции завидовали другие ребята, то, что осколки доставались мне не от обмена с другими ребятами, а часто прямо с фронта, придавало этой коллекции особый вес.
Я не помню, как мне объясняли отсутствие мамы и папы. Наверное, была какая-то легенда. Помню, что своего опекуна я звал «мама Юра». Впрочем, то, что д. Юра был моим опекуном, я узнал значительно позже.
Помню, как к моему соседу-дружку Вите вернулся из госпиталя отец. Сильно нервничал – не мог попасть в дом. У мамы Вити был в это время гость, курсант пехотного училища. Любовник выскочил в окно. Его заметили. Отец Виктора побежал за ним. Мы, мальчишки, вслед. Отец выдохся, не догнал. Пошел в дом срывать злость на жене. Матюкался очень крепко.
Октябрь 1944 года. Случилось чудо. Увидел на улице женщину, которая остановилась у нашей калитки. Видно, что-то подсказало мне. Побежал к ней. Женщина обняла меня, зарыдала. Это была моя мама.
Срок отбытия её наказания по 58-й статье закончился еще в 1943 году. Мама работала врачом в зоне пятого лагпункта. Существовало постановление не покидать территорию лагеря до конца войны. Как ей удалось получить разрешение забрать к себе детей – неизвестно. Почему-то я не догадался в свое время расспросить ее об этом.
Известно, что начальник Вятлага тех лет А.Д. Кухтиков относился бережно к квалифицированным работникам. Врачей в лагере не хватало. Возможно, он и стал поручителем.
2. Дорога на Север
Мама решила забрать нас обоих с собой. Два дня мы провели на Курском вокзале, пытаясь, имея билеты, попасть на поезд. Родственники приезжали поддержать нас. Привозили еду, волновались за нас. Чемоданов не было. Вещи, которые собрали нам в дорогу бабушки и другие родные, были завернуты в многочисленные узлы, и их надо было охранять – время было лихое.
Добирались до конечного пункта около трех суток. Многочисленные остановки в пути – пропускали встречные воинские эшелоны. Очень сложная пересадка на станции Яр. Узлы с вещами, мы маленькие, небольшое время для пересадки на другой поезд. Все это вносило нервозность. Как всегда в те годы, неизвестно было, на какой путь подойдет поезд. Запомнилось, что метались от одного состава к другому.
Вагоны переполнены. Туалеты в вагонах не работают. Помню, что на одной из полок соседнего купе ехал солдат без руки. Угостил меня грушей. И это была моя погибель. Съел это немыслимое лакомство – ноги сами несли меня к этому солдату. Я молча останавливался около него и глядел на его солдатский мешок. Он не выдерживал моей молчаливой атаки и доставал еще одну грушу. Даже тогда я чувствовал, что поступаю плохо, но ноги сами несли меня.
Конечный пункт, куда нас везла мама, назывался тогда Соцгородок. Прибытие на станцию Лесная было несколько комичным (по рассказам родителей). Мама уже знала, что ее мужу, нашему папе, выпал срок «10 лет без права переписки». Даже наивные знали, что это расстрел. В лагере мама познакомилась с Анатолием Николаевичем Татарским. Инженер, статья 58. Анатолий Николаевич пришел к станции встречать маму. Подходит поезд. Дверь тамбура открывается: выскакивает из вагона один хлопец, потом другой. Мама машет рукой. Анатолий Николаевич закрыл глаза – сейчас выскочит еще и третий! Мама боялась потерять Анатолия Николаевича, сказала, что у ней один сын, а взяла нас обоих. Будь, что будет!
Руководство Вятлага разрешило взять для встречи семьи бричку, запряженную белой лошадью, Маратом. Погрузились, уселись. Дима упросил кучера поуправлять лошадью. Резко стегнул – лошадь, не привыкшая к грубому обращению, рванула. Рванула так, что Дима с козел улетел в кювет. Мама перепугалась. Сняла меня с повозки, и мы пошли с ней к дому пешком. Первые «кайские» слезы. И все из-за брата.
Анатолий Николаевич был для Вятлага ценным работником. Лагерь захлебывался из-за недостатка электроэнергии. До ареста он работал в Крымэнерго ведущим специалистом. Начались аресты. Ему казалось, что прослеживается какая-то система. Он срочно переводится в 1937 году из Крымэнерго (г.Севастополь) в Колэнерго (г.Мурманск). Думал, что это далеко от центра, что туда рука НКВД не дотянется. Просчитался. Арест. Допросы. Следователь попался «ленивый»:
- На какую страну работали? Чей шпион?
- Норвежский.
- Почему норвежский?- Норвежский.
- Да у вас наверняка переводчика нет. Так легче вам будет за-крыть дело.
В результате пять лет. Это был 1938 год.
Мне кажется, что уже тогда была установка подобрать для нового лесного лагеря определенных специалистов. К тому времени строительство Беломоро-Балтийского канала подошло к концу. Шведские локомобили и другая техника перебрасывались в Вятский край.
Эти шведские и немецкие локомобили были удобны тем, что работали на дровах. Угля не надо. Это как большой стационарный паровоз. Топка, котел, пар. Маховик раскручивает генератор. Вырабатывается электроэнергия. Все это огромное хозяйство в масштабах всего Вятлага было на плечах Анатолия Николаевича Татарского. Техника была сильно изношена. Не хватало специалистов. Что-то постоянно выходило из строя. Анатолию Николаевичу приходилось часто выезжать для устранения неисправностей на другие лагпункты. На поезде, дрезине, иногда экстренно выделялся дежурный паровоз.
Привыкание к маме было сложным. Мне хотелось держаться за нее, не отпускать её руки. Когда этого сделать было нельзя –хотелось плакать. Мне трудно было понять, почему же теперь, когда мы вместе, мы не рядом. На плечах мамы была семья, много работы в больнице.
Мама просила нас с Димой называть Анатолия Николаевича папой. Я был готов. Отца я не знал. Но Дима нашего папу помнил. Шла война. Шли военные фильмы. Одним из самых страшных обвинений тогда было обвинение в предательстве. Так вот, брат, отозвав меня, показал кулак: «Смотри, назовешь его папой – будешь предателем». Многие годы мы звали отчима дядей Толей.
В школьные годы мы стеснялись спросить у мамы, как она познакомилась с дядей Толей. Только позднее я узнал, что зона 5-го лагпункта посередине была разделена деревянным забором. С одной стороны мужские бараки, с другой – женские. Конечно, в заборе были отодвигаемые доски – это возможность попасть из одной части зоны в другую. Женщинам в неволе просто необходимо покровительство. Опасность насилия в лагерях была велика. Случаи, когда сотрудники лагеря принуждали женщин к сожительству, были повсеместно.
Срок подходил к концу. Мама задумывалась, как ей воспитывать детей. Хотелось иметь покровителя, хотя бы в зоне. Анатолий Николаевич был завидный «жених». Все видели, что он востребован, что ему перепадают небольшие льготы.
Когда в 1987 году я приехал на своей машине в Лесное, еще была жива детский врач Мариам Алимовна Акчурина. Она отбывала срок (как жена татарского писателя) в одном с мамой бараке. Мариам Алимовна по секрету рассказала, что сначала Анатолий Николаевич «положил глаз» на нее и только потом увидел нашу маму. Мама была красивая обаятельная женщина. Врач, а это была дополнительная гарантия сохранения здоровья, жизни.
3. Жилье
Наш домик в Лесном
Мы поселились в маленьком домике на краю поселка. Рядом, около речки Созим, находились две электростанции. Для их снабжения водой тут же была насосная станция. Наш домик был примерно посередине между насосной станцией и одной из электростанций. Раньше это было подсобное помещение, что-то вроде мастерской. Домик засыпной. Между двух дощатых стен опилки. Две небольшие комнаты и кухня. Стояли сильные морозы, поэтому первое время мы спали с братом на деревянном топчане в кухне. Сразу столкнулись с бытовой проблемой, о которой мы понятия не имели, когда жили у бабушек. Обилие клопов.
Недалеко от нашего дома была баня. В конце сороковых годов в поселке жило так много людей, что баня еле справлялась. Примерно в первый же месяц по приезде мама повела меня в баню. Почему-то в женское отделение. Был смущен огромным количеством голых теть. Старался никуда не смотреть, при этом очень стыдился своей наготы.
Помню голоса недовольных женщин: «Мальчик уже большой, пора его водить в мужское отделение». Наверное, была завшивленность, и мама хотела сама взяться за приведение меня в порядок.
В жилых домах отопление печное. Во дворе каждого дома сараи для хранения дров, для содержания кур и коз. Топить печку дома надо было, как минимум, два раза в день. Керосинками никогда не пользовались – только электроплитки. Семья была освобождена от платы за электричество как семья врача в сельской местности. К тому же отчим был главным энергетиком Вятлага.
Было голодно, но уже не так, как у бабушек. Еще года два существовала карточная система, а вот американская продоволь-ственная помощь осуществлялась каким-то особым способом. Помню, что в доме иногда были яичный порошок и сгущенное молоко.
В памяти осталось ощущение, что Соцгородок был переполнен. Прибывали эвакуированные, освобождались заключенные. Кого-то, если была подходящая специальность, оставляли в поселке, кого-то устраивали на других лагпунктах. До конца войны запрещалось покидать территорию лагеря.
Жили очень тесно. Как правило, семья занимала одну, максимум две комнаты в трехкомнатных квартирах с общей кухней. Это если квартиры были в двухэтажных домах. Основная часть поселка была построена в 1939 году. Ходили слухи, что строили немцы, но откуда в 1939 году немцы. Строили Соцгородок по тем временам капитально. Было заложено много помещений общественного значения – клуб, столовая, больничный городок, типография, два дома Управления, школа. Была котельная, тепло от которой поступало в больницу, клуб, в дома Управления.
Особой заслугой строителей Соцгородка было то, что построили единственное здание из кирпича – спецчасть. Когда стал распа-даться ГУЛАГ, то во многих лагерях, где спецчасть располагалась в деревянных постройках, руководство, боясь расхищения, попросту уничтожало документы. В Вятлаге весь архив сохранен. Проблема номер один в сельской местности – отсутствие канализации. Во дворе каждого дома общественные туалеты. Зимы в те годы были очень снежные, так что добраться до туалета проблематично. Ведро с крышечкой – вот единственный выход из положения.
Второй проблемой поселка было отсутствие хорошей воды. Вода в реках Созим и Нырмыч торфяная, болотная. Если вскипятить, то не надо добавлять заварку – впечатление такое, что это уже готовый чай. В поселке существовали артезианские скважины. Хорошую воду водовозы развозили в бочках по домам. Кто днем был на работе, мог остаться без хорошей воды. Соседи, как могли, помогали друг другу. За годы войны вырабатывалось чувство локтя.
Центром притяжения жизни поселка был клуб. Вот уж поистине Дом культуры! Большой кинозал с балконом, с оркестровой ямой. Зал приспособлен для показа спектаклей, есть костюмерная, гримерная, комната художника. Отдельный танцевальный зал с паркетным полом и оркестровой нишей. На втором этаже библиотека и читальный зал.
Клуб выполнял много функций. Регулярно проводились партийные конференции Вятлага, какие-то производственные совещания, слеты передовиков производства.
Раза два в неделю демонстрировались кинофильмы. Достаточно регулярно шли в клубе спектакли музыкально-драматического театра.
4. Кто такие зэки?
Первым знакомым мальчиком в Соцгородке стал Гена Барышников. Как-то в ясный день пошли с ним по лежневке за Козий мост. Узнав, что я недавно приехал, он стал рассказывать о себе, о местной жизни.
- А ты видел заключенных?
- Нет, не видел, а кто это?
- Бежим к моему дому, покажу.
Выводили из корпуса и строили бригаду рабочих. Уставшие, в замызганных телогрейках. Стоял мат-перемат. Лаяли овчарки. Охрана спереди колонны, сзади, по бокам. Бригада человек восемьдесят. Старший по охране никак не мог пересчитать, что-то не сходилось с данными на его деревянной дощечке.
Старшая сестра моего отца, тетя Маруся, была заведующей детским садом завода «Серп и молот» в Москве. Все, чем она могла помочь бабушке Анюте, - это на день-два взять меня к себе в садик. Рисковала. Жила тетя Маруся в двухэтажном деревянном доме на Дровяной площади. Это совсем рядом с Шуховской телебашней. Летом 1944 года по Москве провели десятки тысяч пленных немцев. Я мог их видеть, наверное, на Люсиновской улице. Немцы шли очень организованно. В своей военной форме, с нашивками, со знаками отличия. По краям колонны с интервалом в 10-20 метров шли солдаты с винтовками. Вся Москва высыпала посмотреть это событие. Было странно, что так мало охраны, что немцы в своей форме, что многие из них с наградами.
И вот передо мной наши, русские, но заключенные. Усиленная охрана, собаки. Все какие-то злобные.
5. Школа
Это я,
ученик начальных классов
Уже был конец октября 1944. Занятия в школе давно начались.В школу меня привел отчим, Анатолий Николаевич. В классе на стене висел плакат с алфавитом. Учительница Анна Иннокентьевна подозвала к себе и попросила показать буквы, которые я знаю.
Я стал перечислять: «А; О – баранка; С – полбаранки; П – ворота; Ф – фронт». Класс сначала недоуменно затих. Потом раздался дружный смех. Может быть, они думали, что я так шучу. Я чувствовал, что смеются надо мной. Заплакал и пошел на заднюю парту, где еще находился отчим. Для Анатолия Николаевича моя неподготовленность к школе оказалась полной неожиданностью. Вот какое приданое досталось ему вместе с нашей мамой! Это колоссальное отставание в развитии я наверстывал года три.
Тетрадей и учебников не хватало на всех. Учебники выдавали по одному на два-три человека.
Ближайшая к нам по месту жительства была Люся Долгалло. Она жила на улице Энтузиастов, где жило руководство Вятлага. Я должен был приходить к ним за учебниками к шести часам вечера, когда Люся сделает уроки. Меня это напрягало. Одет я был убого. Пальтишко. Штанишки с бретельками, ботинки с галошами. Больше всего мне были ненавистны галоши.
Когда я приходил в дом, где жила Люся, из другой комнаты всегда выходил ее брат, Дима. Высокий, стройный, хорошо одетый мальчик. Молча разглядывал меня. Почему это повторялось каждый раз?
В классе меня стали дразнить: «Вон твоя Люська – беззубая идет». У Люси действительно выпали молочные зубы, а другие были на подходе. Мне было за нее ужасно обидно. С одной стороны было лестно, что мне приписали конкретную девочку. С другой стороны – ну почему мне досталась беззубая?
Лесная средняя школа № 2
До третьего класса я учился плохо. Сплошные тройки.
В январе 1947 года в клубе была новогодняя елка. Ожидалось, что подарки будут хорошие. Народу набилось в малый (танцевальный) зал полным-полно. После этой «елки» началась эпидемия кори. Около месяца я пролежал с высокой температурой в больнице. В результате остался на второй год.
Есть же поговорка: что ни делается – все к лучшему. Наступил перелом в учебе. Теперь мама заставляла меня каждый день прочитывать вслух при ней две-три страницы художественной литературы. Даже это давалось мне нелегко. Научился халтурить. Пользуясь тем, что мама из-за своих домашних дел невнимательно слушает, стал пропускать целые абзацы. Скорее на улицу. Прошло немало времени, когда я заболел чтением. Другая крайность - не мог оторваться от интересной книги.
Таких, как я, которых какое-то время воспитывала улица, в поселке было много. Уже была компания таких же, готовых проводить большую часть времени в уличных забавах.
Мама просила отчима, чтобы он был более требователен к нам, чтобы не оставлял без наказания наши проступки. Но это было не в его характере. Во-первых, Анатолий Николаевич был сильно занят. В эти годы отдельные работники Управления Вятлага обязаны были снова приходить на работу к восьми часам вечера. В это время проводился селектор. Обзванивались все службы, и докладывалось, что сделано по плану, в чем отставание (задержки). Страна жила в ритме, в котором жил «отец народов» - т.Сталин.
Во-вторых, он был по характеру очень мягок. Максимум, как он мог наказать, - это дня три-четыре не разговаривать. Это наказание для тонких натур. Мы с братом первое время легко переносили такое «странное» наказание.
В 1947-1948 гг. карточки отменили. Хлеб надо было покупать, отстояв большую очередь. Хлеба постоянно не хватало. В семье было решено, что ради справедливости, тот хлеб, что удавалось купить, будет делится на четыре части (по числу едоков).
Есть моменты из жизни того времени, которые мне стыдно вспоминать. В отличие от мамы, которая была на работе с утра до вечера, отчим, д. Толя, на обеденный перерыв приходил домой.
Нагрузка его и ответственность за исправную работу энергохозяйства Вятлага была велика. Это сейчас, став взрослым, я знаю как осуществляются те или иные технические проекты: техзадание, проектирование, составление сметы, заключение договора с подрядными организациями.
В Вятлаге всё это осуществлялось в конце 40-х годов по упрощённой схеме. По картотеке спецчасти находился нужный специалист, обозначалось задание, поручалась работа. Необходимые помощники и материальная часть обосновывалась служебными записками на имя начальника Вятлага. Устанавливался срок выполнения работы.
Не выполнение работы в указанные сроки без внятных объяснений причин срыва наказывалось снятием с этой работы и отправлением на лесоповал. Все специалисты были из состава "контингента", т.е. заключённые. Страх быть направленным на лесоповал заставлял делать невероятное.
Отчим очень уставал на работе. В обеденный перерыв, когда он приходил домой перехватить что-то из съестного, он должен был обязательно хоть полчаса полежать.
Однажды случилось, что мы с братом, скушав свои порции, так увлеклись, что не заметили, как съели порцию дяди Толи. В этот день у нас в доме, кроме чая с хлебом на обед, ничего не было. Я не забуду, какое огорчение было на лице отчима. Если бы он нас отругал. Молча он очистил сырую картофелину и, нарезав колечками, стал кушать, макая в соль. Было стыдно, готовы были провалиться сквозь землю.
В 1944 году в школе была обязаловка. Утром, несмотря на погоду, около школы заставляли делать зарядку. Проводили ее старшеклассники, чаще всего Вадим Марманский. Холодно, хочется в класс, в тепло, а тут надо на холоде махать руками.
Запомнился 1945 год. С осени стали водить в столовую и давать бесплатно булочку или винегрет. Потом стали выдавать тем, кто уж совсем поизносился, костюмчик или платьице.
В школе в каждом классе была печка. Топились печки со стороны коридора. Техничка должна была рано утром протопить шесть или восемь печей. Иногда в класс заходил Михаил Андрианович Барышников и снимал мальчиков с уроков для разгрузки или распиловки дров. Михаил Андрианович вел ещё в школе военное дело. Помню, как старшеклассники выносили из учительской автомат, пулемет и прочее.
Школа работала в три смены. После двух смен "дневников" "приходили вечерники", Их было много. Война прервала нормальный цикл учебы, и вот теперь некоторые наверстывали упущенное. Не все имели возможность учиться днём. Некоторые наши сверстники устраивались на работу. В десятом классе за нами шли " вечерники", так вот одна девушка работала уже медсестрой в больнице. Помню, как она смущалась (да и я тоже), когда ей поручили подготовить меня к операции аппендицита.
Помещений не хватало. В начале 50-х годов на той же улице МОПРа построили одноэтажное школьное здание. Существовало несколько строений под интернат. К ребятам из интерната я относился с сочувствием. У них не было места для приготовления пищи. Днем и вечером ребята шли кушать в столовую.
Учеба в младших классах мало сохранилась в памяти.
Игры были примитивные.
«Ваша зелень». Тот, кто заключал устный договор на эту игру, должен был всегда в одежде хранить кусочек зелени. Если к тебе обращались с вопросом: «Ваша зелень» - должен показать. Если зелени не оказывалось, то необходимо было что-то отдать. Это игра в основном для девочек.
«Ваш карман». Эта игра также предполагала некоторую корысть. Суть игры была такая. Если ты лез в свой же карман, то должен был сказать: «Мой карман». Если забывал это сказать, то на слова «ваш карман» требовалось содержимое кармана отдать заключившему с тобой договор на эту игру.
С Сашей Кухтиковым интересно было играть в эту игру. У него всегда в кармане мог оказаться ножичек, либо конфета, или какой-нибудь значок. А у большинства мальчишек в карманах только хлебные крошки. Так что условия неравные. Еще надо было как-то доказать свою состоятельность для этой игры.
А у старшеклассников игры серьезные: в отмерного, в чехарду, в чикалку, в пристенок.
В классе почему-то часто пересаживали с одной парты на другую. Соседи по парте менялись. Некоторое время сидели за одной партой с Сашей Кухтиковым. Запомнил потому, что у него была коллекция немецких военных знаков отличия, которой завидовала вся школа. Охрана изымала у пленных немцев кресты, нашивки, жетоны и, чтобы ублажить начальника, передавала их в семью Кухтикова.
Саша был свойский пацан. Без выпендрежа. Домой обычно шли по тротуарам Лесозаводской улицы. Не доходя до своего дома, он перелезал через забор во двор. Калиткой не пользовался. В моих глазах это было поведение настоящего парня.
Иногда сидел за одной партой с Юлей Зильбертом. У этого мальчика были две особенности. Он очень хорошо играл в шахматы, принимал участие во взрослых турнирах. И постоянно сосал один палец. Юный вундеркинд.
Совсем недавно узнал его телефон в Петербурге. Позвонил, поинтересовался, почему не поддерживает связь со школьными товарищами из Лесного.
- Мне это не интересно. – Оригинал, прямо как Роберт Фишер
С Юликом, точнее, с его отцом, для меня навсегда связан один момент. Когда в 1992 году разрешили доступ к личным делам прошедших лагеря, то в деле моей мамы № 20597 за номером хранения П-23584 я обнаружил любопытный документ.
Бывшая заключенная Вятлага МВД (судима как член семьи изменника Родины) Фалько-Чернокозова Н.В. состоит у нас на оперативном учете по учетному делу.
Учетное дело на Фалько было заведено оперотделом в марте 1942 г. на основании поступивших материалов агентуры о том, что она проявляет себя антисоветски и, кроме того, злоупотребляет своим служебным положением.
Высказывая озлобление и угрозу за «погубленную и разоренную семью», Фалько 11.02.1942 в беседе с нашим источником заявила: «… рано или поздно придет возможность рассчитаться за все зло, которое нам причинили. Никто не знает, сколько у меня на душе злобы и ненависти». Источник Петрова.
Начиная с августа 1942 г., компрометирующих материалов на Фалько-Чернокозову не поступало.
Зам. нач. Управления Вятлага НКВД СССР по оперработе и охране подполковник
Вольский
Начальник отделения по оперативной работе и охране Вятлага НКВД СССР майор
Зильберт
Это была реакция на просьбу мамы изменить меру пресечения. Позже, в 2004 г., я ещё раз запрашивал дело мамы. Этого документа уже в деле не было (ревизия).
Зап омнились два эпизода из жизни класса. В поселке почти все держали коз. Очень удобно. Легче прокормить. Чуть-чуть сена, а остальная еда им березовые веники. При каждом доме сараи (для дров, сена). Однажды наша учительница Александра Иннокентьевна половину урока посвятила тому, что выговаривала ученице, ее соседке по дому, за то, что та стырила часть сена с крыши сарая. Трава не успевала высохнуть. В хорошую погоду влажную траву расстилали по крышам сараев.
Девочка отпиралась, а учительница уверяла, что видела все из окна дома. Класс молча слушал эту перепалку.
Второй случай связан с Сашей Кухтиковым. У него пропал ножичек. Пожаловался учительнице. Та спросила, кого Саша подозревает. В классе учился мальчик Гизя. Живой, юркий. Саше казалось, что умыкнуть ножичек мог Гизя. Учительница вызвала его к доске и попросила добровольцев из класса обыскать его. Стали обыскивать – ножичка нет, а из класса голоса: «У него в кармане дырка, ищите в валенках. Гизя визжал, вырывался. Сняли валенки – ножичек там. Казалось бы, рядовой случай, а вот почему-то врезался в память.
В конце года выдавали на руки листочки успеваемости. У меня одни тройки. Стыдоба. Зачем я их храню?
В пионеры нас принимали без особых церемоний. Всем классом. Кто-то что-то зачитывал, а мы дружно отвечали: «Будем!»; «Готовы!». Прибавилось мороки. Теперь надо было носить галстук, следить за ним. В классах появились новые должности: председатель совета отряда, звеньевой, сандружинницы. Первое время забавляло, что девочка-сандружинница у входа в класс просила показать ей руки, заглядывала в ушки. Потом это надоело.
Летом многие сверстники уезжали в пионерлагерь, в Фаленки. Поселок пустел. Я почему-то ни разу не был в пионерлагере. Лето проводил на стадионе или пляже. Ходил за ягодами и грибами. У нас был огород. Мама давала задание на день – прополоть, окучить. Речка рядом. Удочка всегда стоит около дома. Взял баночку с червями – и вперед.
Летом легче и быстрее заводить себе товарищей. Ты их чувствуешь нутром. Вон Лорка Корепанов или Сережка Красиков сидят на лавочке в сквере. Стоит только подойти, что-то предложить – и вот уже начало новой затеи. А уж чем закончится затея – покажет время.
Лорка Корепанов знаменит. Его папа, дядя Валя, играет в футбольной команде, стоит в воротах. Мы с Лоркой в хороших отношениях. Он добрый. Приглашает постоять около футбольных ворот, посмотреть вблизи, как его папа защищает наши ворота.
0
